Александр Сокуров - В центре океана [Авторский сборник]
Как холодно.
С ощущением этого холода может сравниться только холодная прохлада куста и цвета сирени. Хорошо себе представляю куст сирени на Луне: это могло бы быть вполне органично.
И сам запах сирени был бы уместен там.
Но там и этого нет. А что же там есть? Легкое чувство опоры, тяжелое чувство бесконечного пространства, горькое маленькое чувство живой жизни, которая так коротка и так необязательна. Вызывает смятение самая возможность вечного существования мертвой материи и при всем том — необязательность жизни живой.
…человек в скафандре спотыкается и падает на лунную «землю».
Неловко так падает, и кажется, что никогда он уже не встанет на ноги и никогда ничего человеческого не скажет. И останется в этой пустыне лежать закованным в железо и пластмассу скафандра, остывая в нем, как жук в аравийской пустыне, перевернувшийся на спину, так и высохший в своем некогда спасительном панцире.
…Но нет, человек встает и идет по своим делам. Ему есть чем занять себя здесь, в этом будущем. К тому же он ненадолго прилетел сюда, в это будущее, к тому же он, конечно, и не догадывается, что прилетел в свое будущее. Но, слава богу, этот маленький космонавток не один. Слава богу, у людей хватает рассудка не пускаться в далекий путь в одиночку — второй человек в таком же скафандре, как заяц по лесной поляне, проскакал мимо нас…
Суета сует.
Космонавт во второй раз падает, его друг помогает встать… Космонавты бурят лунную «землю». Боже мой, ну зачем им это знание о мертвом!
Милые, наивные люди, такие маленькие, но такие гордые.
Такие слабые, такие упорные. Люди без памяти.
Без памяти — люди.
Куст сирени.
Голос кукушки. Космонавты бросаются к своему кораблю. Корабль тихо стоит на лунной поверхности.
И опять голос кукушки.
Хлопок-взрыв — и консервная банка космического модуля подпрыгивает над маленькой металлической эстакадой и уходит в космос.
Рассеивается пыль, и удаляется эта холодная «земля», и все это окончательно становится холодным сном.
Бог с ней, с этой Луной.
…На у-ли-це до-ждик с вед-pa по-ли-ва-ет,
с вед-pa по-ли-ва-ет,
брат сестричку ка-ча-ет…
На певице темные одежды. Гладко зачесаны волосы.
Движения ее осторожны, иногда она стоит неподвижно.
Малоразличимы движения ее губ. Голос звучит тихо-тихо: так тихо никогда не поют певицы с поставленным голосом — это слишком трудно. Для большинства вокалистов это просто физически невозможно. Надо иметь уникальный голос и душевную готовность рисковать. Великая певица и необыкновенная женщина. Она в русском сарафане.
Лицо круглое.
Глаза большие.
Руки тяжелые.
…скромное деревянное строение — больница в Лахте, в пригороде Петербурга. Это хоспис.
Здесь скрип зубов.
Скорбь и отчаяние здесь — это материя.
Взгляды зоркие, острые.
Говорящие.
Шепчущие.
Ход часов звучит громко.
Вечер.
…поднимаюсь над бедными деревянными домами и вижу, что совсем рядом, почти под окнами, — шоссе, а по левую сторону через беспородные заросли просматривается большая вода. Это Финский залив.
Но отсюда залив виден плохо.
Рядом аллея.
…если пойти тихо-тихо прямо по этой аллее, выйдем на самый берег залива. Если повезет — за водным горизонтом можно различить проступающую картину-видение нового чистого и молодого города.
И трудно поверить больному и страдающему, что когда-то он жил в этом чудном городе… Но вблизи этот город совсем не тот.
Странно, почему издалека все видится совсем иначе, чем вблизи?
Причем часто отличие столь разительно, что существо предмета меняется на противоположное, стоит только посмотреть со стороны.
…А что, если реальный мир «шутит» с человеком, попросту не принимает человека всерьез… Что же тогда наши страдания и сомнения?
Чего стоят наши восторги и страсти по пейзажу или красоте человеческого лица…
Маленькие обманы маленьких существ, наивных, злых, слабых, высокомерных. Да к тому же так коротко живущих. Так быстро стареющих.
…Падают листья — это тяжелые сырые шевеления осеннего ветра.
Осенний лес: яркая зелень и яркое, желтое, яркое, как весной, солнце.
Долгий-долгий пейзаж.
Грустно и радостно.
Красиво и страшно.
Печально.
Улетают журавли, мы слышим голос стаи и плеск крыльев.
Один за другим два странных беззвучных взрыва поднимают в воздух старые листья, болотную труху.
…А в этом лесу воюют. Люди делают это вполне серьезно. Почему-то суетятся.
Каски.
Ружья.
Пушки.
Бедные лошади.
И все это в лесу.
…А под водой на дне лесного озера почти тихо. Мы плывем, как летим. Водоросли, чьи-то останки, огромная щука, которая хочет нас съесть, да не может. Она понимает это вовремя, раскрывает жуткую пасть, да, умная, быстро защелкивает ее, проплывает мимо. Правда, и мы не без греха: кипящий котелок с торчащим хвостом представить успели… Полумрак, какие-то деревья на дне, тени, солнечные блики. Старое-старое лесное озеро. Таинственное дно. Живое и мертвое опускается сюда вот уже несколько столетий. И спит.
…Расположившись на дне, смотрю наверх. Слышим крики отчаяния и боли, звуки перестрелки глухо доносятся и сюда. Скрежет. Хлопки.
Наконец тишина.
Медленно поползли по слепому водянистому зеркалу облака, появилась и исчезла тень от дерева, пролетела большая птица, упал лист. Упал в воду солдат, медленно опускается на вязкое дно. Окрашивается в красное болотистая вода, вырывается из глотки человека огромный серебристый пузырь воздуха и глухой стон удушья. Зависает над лицом солдата маленькая серебристая рыбка. Не мигая смотрит в глаза совсем еще молодого человека.
Тишина.
…Пошел снег.
Снежинки крупные, тяжелые и очень-очень сырые.
Облака над городом.
Сам город — из маленьких домов, уцепившихся за склон горы.
Облако двигается медленно. Дом, вокруг которого в воздухе снежная пыль.
Озеро осеннее.
Снег над озером.
Снежинки падают на упругую водную поверхность.
Ветра нет.
Тихо.
До морозов еще несколько дней. Упавший на озеро снег превращается в вязкую холодную массу, которая недвижимо парит над поверхностью воды. Снежная туча ушла.
Все замерло. Слышно только легкое-легкое дыхание ребенка нескольких месяцев от роду, который тихо спит в старой коляске, укутанный в серый пуховый платок.
Коляска на берегу озера.
Рядом стоит молодая женщина, шепотом говорит по телефону.
Но слышен этот шепот и в сотне шагов от нее.
Слишком тихо и холодно вокруг.
ЭЛЕГИЯ ДОРОГИ
Опыт визуальных слов
Сначала было дерево, осеннее дерево; оно потеряло листву, и были желтые мелкие плоды, оставленные для птиц зимой, и уже пошел снег…
…Потом были облака: странные, не осенние — летние, и небо было темное, глубокое, и слышался гром.
…Потом было движение над водой, и были птицы, они летали, наверное, без надобности, так — для красоты.
…Потом облака преобразились, небо стало плоским, свет появился по Божьему велению, запахло сиренью…
…Потом был полет над водой, кажется глубокой и опасной, и я боялся упасть…
…Потом от меня кто-то уходил…
* * *…Потом мне стало легче… я глубоко вздохнул…
…Потом было движение…
Я видел, что это зима, мне было холодно… Я летел над дорогой…
Я почти касался дороги… она была гладкая и прозрачная…
…Потом появились дома — как брошенный город под холодным солнцем: окна, крыши, а люди-то где? Как будто середина дня — а люди где? Серые строения… Как для пленных…
Туман… потом пришел…
…Потом я почему-то на поляне… и вокруг меня лес, огромные сосны. Страшный холод лишил жизни все вокруг, а глубокий, невесомый, как пух, снег делал этот мертвенный эскиз неповторимо красивым…
Для кого все это?
Ведь этого может никто и не видеть. И все равно это было бы так или еще прекрасней…
Какое идеальное, совершенное одиночество… холодное какое…
Вспыхнула пара оранжевых огоньков в зарослях.
А чьи это там глаза?
…Тому, кто сидит под этим деревом и смотрит на меня, наверное, и холодно, и одиноко, а может быть, голодно…
* * *…Потом по тропе пошли какие-то солдаты… Куда?
…Потом была череда домов, и я пытался сосредоточиться и вспомнить хотя бы одно лицо из тех, кто жил когда-то здесь, а здесь точно кто-то когда-то жил…
А ведь я их знал и рядом с ними как будто сам жил… И кто-то умирал, и я помню: мы тогда плакали, мы боялись, что нас становится все меньше и меньше… Тогда дома наши стали мы переносить ближе к дороге.
